Уже после двенадцати ночи конферансье объявил: «Сейчас будет читать стихи поэт-футурист Маяковский».
Не помню, как был он одет, знаю, что был очень бледен и мрачен, сжевал папиросу и сейчас же другую, затянулся, хмуро ждал, чтобы публика успокоилась, и вдруг начал — как рявкнул с места:
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и тёплый клозет!
Публика, по большей части, состояла именно из «имеющих все удобства», поэтому застыла в изумлении: кто с поднятой рюмкой, кто с куском недоеденного цыплёнка. Раздалось несколько недоумевающих возгласов, но Маяковский, перекрывая голоса, громко продолжал чтение.
Когда он вызывающе выкрикнул последние строчки:
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!
некоторые женщины закричали: «ай, ох!» и сделали вид, что им стало дурно. Мужчины, остервенясь, начали галдеть все сразу, поднялся гам, свист, угрожающие возгласы.
Более флегматичные плескали воду на декольте своих спутниц и приводили их в себя, махая салфетками и платками.
Маяковский стоял очень бледный, судорожно делая жевательные движения, — желвак нижней челюсти всё время вздувался, — опять закурил и не уходил с эстрады.
Очень изящно и нарядно одетая женщина, сидя на высоком стуле, вскрикнула:
— Такой молодой, здоровый! Чем такие мерзкие стихи писать, шёл бы на фронт.
Маяковский парировал:
— Недавно во Франции один известный писатель выразил желание ехать на фронт. Ему поднесли золотое перо и пожелание: «Останьтесь, ваше перо нужнее родине, чем шпага».
Та же «стильная женщина» раздражённо крикнула:
— Ваше перо никому, никому не нужно.
— Мадам, не о вас речь, вам перья нужны только на шляпу.
Некоторые засмеялись, но большинство продолжало негодовать. Словом, все долго шумели и не могли успокоиться. Тогда распорядитель вышел на эстраду и объявил, что вечер окончен.
Вскоре я услышала, что «Бродячую собаку» за этот скандал временно или совсем закрыли.
Татьяна Толстая
